"После того, что произошло, свободные белорусы должны стать самыми ярыми борцами за равноправие"
Помечен красной меткой били особенно жестко
Помечен красной меткой били особенно жестко
Снимки с женского марша, где силовики втроем тянут в автозак девушку в бело-красном платье с зайцами, разлетелись по всему интернету. Это была Саша Гуща. Она рассказала о случившемся с ней тогда, о странном суде, о том, что делать со страхами и разочарованиями. Еще Саша рассказала, почему любит необычные наряды и японскую моду Харадзюку, но не любит слово "толерантность". А главное, почему до августа 2020-го она не считала белорусов отзывчивыми людьми и собиралась уезжать из страны, а после — решила остаться.
задержали на женском марше в Минске
Когда Сашу схватили на женском марше, в СМИ появились заголовки, что задержана девушка, которую когда-то приглашал на аудиенцию Александр Лукашенко.
— А потом что-то пошло не так, — шутит Саша, у которой отличное чувство юмора и активная гражданская позиция.
В свое время про Сашу Гущу много рассказывали СМИ. Когда ей было 11 месяцев, в частном доме в минском микрорайоне Лошица, где жила их семья, из-за короткого замыкания случился сильный пожар. Горящая балка упала прямо на коляску с малышкой. Мама бросилась спасать дочку, но у нее случился инфаркт, и она потеряла сознание. Из огня ребенка вынес сосед.
Врачи не давали шансов на нормальную жизнь
Девочка получила ожоги 4-й степени, лишилась пальцев на руках, сильно, до прожога кости, обгорели голова и лицо. Сразу после трагедии Саша пережила восемь операций, в том числе две трепанации черепа. Всего она перенесла 39 операций, нужно было полностью восстанавливать лицо, из фрагмента ребра воссоздавать нос, несколько раз переделывать его. Врачи не давали шансов на нормальную жизнь, но родители отчаянно боролись за ребенка. Ездили по больницам Советского Союза, но где-то не было опыта, где-то – необходимого оборудования.
Мама Саши не сдавалась, писала письма в газеты, это помогло найти врачей за границей. Родители искали средства на лечение в Штатах. Несколько лет девочка фактически жила в больницах. Когда Саша была подростком, Российский детский фонд учредил в ее честь международную премию "Преклонение" для детей и подростков, девочка стала первым лауреатом:
— Мы ездили в Москву, мне дали премию и наградили орденом. Хотя я до сих пор посмеиваюсь, какое это великое достижение, что я просто отказалась умирать после пожара, — улыбается Саша, — Вот маме да, заслуженно вручили орден Благоверного царевича Димитрия за выхаживание и спасение.
Саша вспоминает, что в Москве им вручили три тысячи долларов на лечение, деньги тогда были очень нужны. После этой поездки Сашу в Минске пригласил на аудиенцию Александр Лукашенко. Девочка подарила ему картину, которую сама нарисовала, а ей вручили "ценный подарок" – музыкальный центр.
Несмотря на то, что ей предрекали бесперспективное будущее, Саша решила прожить свою жизнь по максимуму. У нее множество увлечений: она научилась шить, вязать крючком, вышивать, рисовать, освоила танцы (ирландские, шотландские, старинные, хип-хоп), горные лыжи, пластический грим, боди-арт, увлеклась ролевым движением, косплеем.
Закончила Минский лингвистический университет, смогла найти работу в сфере IT. Ее жизнь можно назвать успешной. Но девушка признается, что до того, как случился август 2020, она не считала соотечественников добрыми и отзывчивыми, скорее равнодушными, и мечтала уехать из Беларуси. Побывав в разных странах, она увидела, что такое нормальное отношение к людям с инвалидностью, которые не изолированы в квартирах, а живут нормальной жизнью.
До лета 2020-го Саша, как и большинство беларусов, была аполитична. Но 9 августа девушка собственными глазами увидела, как в толпу бросают светошумовые гранаты, стреляют по мирным людям резиновыми пулями. После этого внутри у нее что-то переключилось. Поняла, что должна быть здесь:
— Да, годы назад были попытки выйти на улицы, объединиться, но тогда не было такого инструментария, как сейчас – интернета, возможности быстро получать и передавать информацию. И в прошлом году мы впервые увидели, как же нас много!
Да, годы назад были попытки выйти на улицы, но тогда не было интернета, возможности быстро получать и передавать информацию
Саша стала выходить на марши, воскресные, женские, людей с инвалидностью, где соотечественники объединялись не для того, чтобы добиться каких-то льгот, а чтобы привлечь внимание к себе, как к гражданам. Осенью СМИ снова написали о Саше. 19 сентября ее задержали на женском марше.
— В тот день я планировала встретиться с подругой, но немного опоздала, потому что решила в очередной раз одеться нарядно. Очень люблю стиль уличной моды, придуманный в Японии, процесс надевания такого наряда занимает много времени. Сбор был возле Комаровского рынка, но небольшая колонна уже ушла. Когда мы ее догоняли, встретили Нину Багинскую, поздоровались, какое-то время шли рядом, потом присоединились к колонне. У меня был флаг, сшитый специально для меня — по узкой стороне к краям пришиты петли, которые я надеваю на руки, потому что не могу просто взять руками за углы.
По дороге нас приветствовали байкеры, люди махали из окон, сигналили из машин, чувствовалась солидарность. Когда свернули на улицу Сурганова, мимо нас проехали микроавтобусы, автозаки, и в толпе появилось беспокойство.
Мы остановились возле торгового центра "Айсберг". Все произошло в считанные секунды. У дороги притормозили несколько микроавтобусов и автозаков, из них хлынула толпа в бакалавах, в черной и оливковой форме.
Нас быстро прижали к стене ТЦ, перекрыв пути к отступлению, только нескольким девушкам удалось прорваться. Мы (человек 12-15) забились на летнюю террасу бара в небольшом тупике, вцепились друг в друга. Но нас оттуда выманили. Мужчины в оливковой форме убеждали, что дадут нам уйти домой, что они сегодня выполнили свою норму по задержаниям. Некоторые женщины начали тянуть остальных: идем-идем, нас выпустят. Пару человек пытались держаться:
— Не надо им верить, не выходите.
Но таких оказалось меньшинство. Нас вытащили на открытое пространство, окружили и тут же стали выдергивать по одной.
Кроме женщин, в одном из “стаканов” был мужчина. Он просто шел по улице, его схватили, а он оказался иностранцем, вроде итальянец
– Запомнился мужчина в форме, у него были карие глаза с длинными ресницами. Я подумала, что в обычной жизни этот молодой человек, возможно, симпатичный и обаятельный. Но когда он стоял напротив меня, на расстоянии вытянутой руки, по его взгляду чувствовалось, что мы для него не люди, а объекты, какие-то предметы, которые надо устранить с улицы.
И когда дали команду задерживать, мою подругу схватили первую, ударили по голове, ей стало плохо. Ее вытянули, и я увидела, как ее болтает. Инстинктивно, когда меня схватили, дернулась и несколько раз брыкнула ногами этого кареглазого парня. И он не мешкая нанес мне несколько ударов ногами, бил по икре левой ноги. Была широкая длинная ссадина, я думала, быстро заживет, не ожидала, что останется шрамик.
Потом было как в кино, в замедленной съемке. Я увидела, как хрупкой женщине в возрасте стало плохо, она начала оседать на землю. С одной стороны толклись женщины в панике, с другой — эти в оливковой форме. Я в ужасе подумала, что будет с ней в таком столпотворении. Помню, как я стала биться еще сильнее и кричать, что там плохо человеку, осторожнее, она упала на землю. В этот момент ко мне подбежали двое, а потом еще и третий — в интернете есть фото и видео, как меня втроем несут под руки.
У меня на адреналине случилась вспышка злости. Сначала они меня вели под руки, я шла сама, а потом выкрикнула:
— Отрабатывайте зарплату!
И обвисла. Они меня понесли, и один мне сказал:
— Ты же свою отрабатываешь!
И в этот момент мне стало смешно, потому что искренне верить в то, что мы это делаем потому, что нас кто-то спонсирует, платит нам, это просто, ох (вздыхает).
Девушки просили, чтобы им объяснили, за что задержали, требовали зачитать права. Конвоиры в форме милиции огрызались, что они просто делают свою работу
– Меня принесли к автозаку и затолкали в него. В клетушку в заднем отсеке забили человек 8-9. Одни девушки сели на малюсенькую скамеечку, другие — к ним на колени. Было очень тесно, я всю дорогу простояла, упираясь локтями в одну стенку, а задом и ногами – в противоположную. В этом же автозаке ехала Нина Багинская, но ее выпустили перед РУВД.
Кроме женщин, в одном из стаканов был мужчина. Он просто шел по улице, его схватили и скрутили, а он оказался иностранцем, вроде, итальянец. Потом выясняли, что теперь с ним делать. Я успела с телефона написать маме на вайбер, что меня забрали. Моей подруге, которую ударили, становилось хуже. Наша клетушка находилась возле двигателя, стенка стала горячей, было душно, тяжело дышать. Мы стали кричать, просить помочь и уговорили выпустить подругу — ее посадили на скамейку впереди, возле открытого окна.
Девушки просили, чтобы им объяснили, за что задержали, почему с нами так обращаются, требовали зачитать права. Конвоиры в милицейской форме огрызались, что они просто делают свою работу, а нам все объяснят в РУВД.
В Советском РУВД нас (около 40 девушек) выстроили в коридоре, лицом к стене. Можно было пить воду, перекусить — если что-то было с собой. Нас описывали, осматривали вещи, сотрудница записала, что у меня первая группа инвалидности. Моей подруге становилось все хуже, в итоге приехала скорая и увезла ее.
В РУВД нас охраняли трое, один был настроен очень агрессивно. Покрикивал на нас, изображал "злого полицейского". Все притихли. Спустя какое-то время я повернулась боком, прислонившись к стене плечом, а позже и села на холодный пол. Постепенно все стали садиться вдоль стен. В туалет водили, можно было набирать там воду. У всех девушек принудительно брали отпечатки пальцев, а у меня – не смогли (смеется).
Мы разговорили охранников, и наше сидение превратилось в любительские дебаты. Все понимали, что это бессмысленно и бесполезно, никто никого не переубедит, но было забавно наблюдать некоторые моменты. Когда сообщаешь им факты, а они либо меняют тему, потому что нечего возразить на объективную реальность, либо отвечают "без комментариев". Мозги у всех промыты основательно. Даже агрессивный конвоир втянулся в дебаты о том, что происходит в стране. Сказал, что вся его семья, все в деревне голосовали за Лукашенко. Сказал, что запад спонсирует протесты. Я попросила подкинуть телефончик тех, кто спонсирует, а то нам почему-то никто не платит. Он возмутился, что ему не хочется отвечать, даже разговаривать со мной неприятно. И снова стало смешно, что человек, который имеет власть надо мной, упрекает меня и обижается.
Сильно волновалась за маму, ее сердце и нервы. А она смеялась: я уже посмотрела задержание, как тебя несут втроем. Герой дня!
Зашел извечный разговор о том, чего нам не хватает, что мы хотим изменить в стране. Я упомянула пенсионеров, которые не могут жить на свои пенсии, содержать себя и вынуждены выживать. Это один из симптомов плохого распределения финансов, управления экономикой, государством. Он ответил, что у других людей тоже низкие пенсии и зарплаты, и они не жалуются. Я сказала, что мы хотим изменений, чтобы достойный уровень жизни был у всех, а не только у нас, айтишников. Он сказал:
— И что вы предлагаете? Откуда деньги брать, из воздуха, бюджет же не резиновый?
Ответила ему, что не обязана иметь ответы на все вопросы, я не политик и не экономист, и хочу, чтобы соблюдалось мое законное право избирать в управленческие органы квалифицированных специалистов. И он так дулся и мялся, обесценивал мои аргументы:
— Начитались умных слов в интернете, а теперь тут пересказываете.
Так мы и пикировались, потому что сидеть в коридоре 5 часов на грязном холодном полу было очень скучно. Около десяти часов вечера выпустили одну несовершеннолетнюю девушку, потом тех, у кого были маленькие дети. Я вышла 3-4-й по счету, мужчина в штатском сопровождал до выхода и говорил, что по первому задержанию не будут составлять протоколы, но "если попадетесь во второй раз, то так легко не отделаетесь".
Сразу позвонила маме, боялась, вдруг ей плохо, сильно волновалась за ее сердце и нервы. Звоню по вайберу, трясусь, а мама смеется: я уже посмотрела твое задержание, как тебя несут втроем. Герой дня! Потом мама сказала, что звонила мне и очень жалела, что я не могу ответить, что она очень хотела успеть сказать мне, что бесконечно гордится мной, и я расплакалась.
Меня задержали в середине сентября, а месяц спустя пришло смс-сообщение: "Вы вызываетесь в суд Советского района в качестве лица, в отношении которого ведется административный процесс по статье 23.34 ч.1". Полагаю, что протоколы были составлены задним числом, ведь в РУВД я в глаза не видела никаких бумаг, мне ничего не показывали и не предлагали подписать. И дело было составлено левой пяткой.
В этот момент все в зале смеялись так, что судья выгнала из зала моего коллегу — за неуважение к суду
Суд проходил максимально странно. Запомнилось два момента. По скайпу подключился свидетель в маске — общение с ним стало для меня отдельным удивительным опытом. Зала он не видел, ноутбук стоял экраном к судье, свидетель – оказалось, что это работник милиции, тихарь, который в тот день на Сурганова ходил и снимал марш на камеру (потом видео обрабатывал некий особый отдел, и по отобранным кадрам лиц он производил опознание) – и вот он утверждал, что "она там ходила, выкрикивала лозунги и т.д."
Адвокат спросил:
— Вы точно свидетельствуете, что своими глазами видели эту гражданку в тот день?
Свидетель замялся:
—- Я видел ее на видео, которое было сделано в тот день.
Адвокат продолжил:
— Свидетель, сказали бы вы, что в образе гражданки было что-то необычное, в одежде или она что-то держала в руках?
Тот ответил:
— Да не сказал бы. Обычный внешний вид, была одета в обычную одежду.
В зале начали хихикать. Ведь в тот день я была в красно-белом платье с пышным подъюбником, с аксессуарами и красными бантиками на голове. Это мой любимый японский стиль уличной моды, я заказываю вещи за границей и создаю разные образы. Скажем так, таких платьев в Беларуси мало.
Адвокат:
— Сказали бы вы, что у моей подзащитной есть физические особенности, какие-то особые приметы?
Свидетель:
— Нет, на вид это обычная гражданка.
В этот момент все в зале смеялись так, что судья выгнала из зала моего коллегу — за неуважение к суду.
Мой адвокат пытался добиться отправки дела на доработку, но судье явно не хотелось этого делать. Она держалась очень неприязненно, а потом объявила перерыв и вышла. После перерыва судья неожиданно достала смартфон, открыла статью на TUT.BY про задержанных на марше девушек и зачитала отрывок про меня. И спрашивает:
— Вам есть что сказать?
Я отвечаю:
— В интернете все, что угодно могут написать.
Она подзывает меня и адвоката, показывает в телефоне фото, как меня тянут трое:
— Вот фото вашего задержания. Вам есть, что на это сказать?
Я смотрю на нее квадратными глазами:
— Ну да, я была задержана в тот день, это же основная причина, почему я здесь. Что я еще могу на это сказать?
Как мне потом объяснил адвокат, она грубейшим образом нарушала судебный процесс. Судья не имеет права в ходе слушания просто вытащить из кармана телефон, что-то нагуглить в интернете и на глазах у изумленной публики приобщить к делу, встав на одну из сторон. Это было настолько дико, что мы с адвокатом были морально готовы к тому, что сейчас приедет милицейская машина и увезет меня прямо из суда по какой-нибудь внезапной уголовке.
После второго перерыва судья вернулась и не поднимая глаз от бумажки, отбарабанила приговор: штраф, 22 базовые. Закрыла папочку и ушла. Потом адвокат подавал заявку на ознакомление с материалами дела, чтобы его обжаловать, и там уже статья в TUT.BY была указана в деле так, как будто она была в материалах изначально.
На большинство маршей Саша ходила в ярких и необычных нарядах.
— В 30 лет я открыла для себя японский стиль уличной моды — это стало для меня большим шагом в процессе принятия себя, после того как я много лет комплексовала из-за своей внешности. Мне было очень горько, что критерии того, что общество считает привлекательным в людях, не вмещали в себя особенности внешности, связанные с дефектами, физическими ограничениями.
Я давно интересовалась нарядной одеждой, но сама себя ограничивала мыслями о том, что настолько красиво одеваться можно только более привлекательным людям, а я, грубо говоря, рожей не вышла. Даже если надену самое красивое платье, головной убор, все равно будет видно мое лицо, которое испортит общее впечатление.
Много лет мои комплексы и претензии к собственной внешности произрастали из усвоенного стремления оценивать себя глазами других людей, столько жизни я убила на то, что представляла, как выгляжу со стороны.
Где-то в районе 30-ти лет стала думать: а какого черта я так сильно переживаю, что с того, что мое лицо может кому-то не нравиться. Ведь даже если найти идеальную женщину, которую многие признают самой красивой в мире, все равно кто-то назовет ее уродиной.
Косплей — форма самовыражения, где ты сам становишься произведением искусства. Я растворяюсь в костюме и получаю ненадолго легкую передышку.
– Я стала изучать такие явления в обществе, как эйджизм, лукизм и другие формы дискриминации, и осознала, сколько таких вещей нам просто внушили, и если их хорошенько расковырять внутри своей головы, разобраться, как они работают, то начинаешь понимать "индустрию красоты" – этот бесчеловечный и бездушный механизм по выкачиванию денег на косметику, косметологию, пластическую хирургию, и т.д. И в какой-то момент это перестает для тебя работать. Сейчас я понимаю, что всегда будут люди, которые по каким-то нормам привлекательности будут считаться красивыми так, как я никогда не буду. Но меня это уже не беспокоит как раньше.
Одно из моих давних увлечений — косплей. Люблю воспроизводить образы, и сама их создавать. Мне нравится выбирать образы, в которых можно притвориться кем-то другим, будь то персонаж или магическое существо, где не будет видно моих лица и рук. Горжусь своим костюмом "Эдвард Руки-ножницы", там грим скрадывает особенности внешности, на руках мужские перчатки с бутафорскими лезвиями (сама делала!). А потом прихожу в гримерку, снимаю эти руки, беру бутылку, чтобы воды попить, и сразу ловлю странные взгляды.
Знаете, есть такой момент, вот я с детства рисую, когда-то много участвовала в выставках. И всегда ощущала, что если люди знают, что это нарисовал инвалид, то отношение совсем другое. И ты получаешь восхищение не потому, что круто что-то делаешь, а потому, что уровень требований к тебе ниже. И это очень ранит. Косплей для меня — интересная форма самовыражения, где ты сам становишься произведением искусства, и костюм, образ — это твое творение. Получается, что я растворяюсь в костюме, как человек, прячусь и получаю ненадолго легкую передышку.
Я вот такая, у меня есть инвалидность, физические ограничения, но я все равно одеваюсь красиво и получаю от этого кайф
А увлечение уличной модой, яркими нарядами — как обратная сторона медали, где я принципиально не прячу лицо, не скрываю особенности внешности, не стремлюсь понравится. Скорее, наоборот, выпячиваю: я вот такая, у меня есть инвалидность, физические изъяны, но я все равно одеваюсь красиво и получаю от этого кайф. И хочу проецировать такую картинку: можно научиться быть счастливым, являясь собой, в теле с физическими недостатками и ограничениями.
Платье с зайцами, в котором меня задержали, было первым в этом стиле, которое я надела в декабре 2017-го, ехала в нем отмечать Новый год и чувствовала себя принцессой праздника.
После августа для меня многое изменилось. Когда выпускали из РУВД, я вышла на крыльцо и ненадолго почувствовала себя знаменитостью. Кто-то меня сфотографировал, кто-то обнял, незнакомый человек вручил стаканчик горячего кофе, какие-то люди стали кричать, что я молодец, что они мной восхищаются.
Меня на машине отвезли домой, во всех соцсетях несколько недель мне писали сообщения, спрашивали, не ли нужна помощь. Это было тепло и мило, я не ожидала такого внимания. Мне казалось, что я лишь одна из многих, и моя история ничем не выделяется на общем фоне. И если я раньше не считала белорусов отзывчивыми людьми, скорее равнодушными и инертными, то за время протестов увидела, как же нас много, единомышленников.
После задержания у меня стало больше фолловеров в твиттере и инстаграме, и я это воспринимаю как возможность привлечь внимание к разным проблемам. Стараюсь поднимать неудобные, неприятные темы, такие как принятие людей с физическими ограничениями, с разной внешностью, права женщин, дискриминация.
Например, у нас редко освещают истории людей с инвалидностью в положительном ключе, не про то, что человек — герой, он крутой, а то, что он живет своей жизнью. Это трудная жизнь, в которой много ограничений, неудобств, и многие из них можно было бы исправить, если бы общество об этом задумалось. Я очень хочу, чтобы этот дискурс продолжался.
Очень не люблю слово "толерантность", и нарратив: мы должны быть толерантны к людям, которые отличаются от нас. Это подразумевает, что ты должен терпеть тех, кто от тебя отличается. Я убеждена, что нарратив про толерантность нужно заменять на нарратив про принятие. Нужно не терпеть людей с их различиями, а принимать, потому что мы всегда будем разными, здоровые и инвалиды, люди разных рас, социальных слоев, положений. И только нам решать, будем ли мы работать на сближение и совместный путь к обществу, где будет хорошо всем, или продолжать двигаться в сторону разъединения, разделения на правильных и неправильных, достойных и бракованных.
Мне говорят, что я идеалистка, что у меня недостижимые идеалы общества, в котором всем хорошо. Я не отрицаю, но и не считаю, что это плохо, какой тогда смысл говорить о прогрессе, если не стремиться к росту, улучшению. Когда говоришь, например, о насилии, приходят "великие мыслители" и говорят: "жизнь – боль, всегда будут преступники и те, кто страдает". Ну давайте тогда отменим все законы, вернемся в каменный век и будем бить друг друга дубинами: у кого она больше, тот и прав. Это та схема общества, которую вы оправдываете и поддерживаете своим бездействием? Поэтому да, я борцун (улыбается) за идеалы.
Очень не люблю нарратив: мы должны быть толерантны к людям, которые отличаются от нас по какому-то признаку
У нас очень много проблем. Хочется верить, что я застану здесь момент, когда мы освободимся от бетонной плиты давления режима на общество. И сможем вздохнуть свободно, начать жить, продвигать идеи, которые улучшат качество жизни, дадут шанс на счастье большему количеству людей, которых помимо того, что политический режим подавляет, так и еще и сдерживает куча всяких предрассудков и ограничений.
Мне кажется, после того, что произошло, свободные белорусы должны стать самыми ярыми борцами за равноправие, за освобождение от любой дискриминации. Сейчас протестное движение отражает позицию большинства, но из-за давления властей и постоянных репрессий оно стало откровенно маргинализованной группой, которая подвергается дичайшей дискриминации на всех уровнях, разнообразными способами.
Если у человека есть эмпатия даже в зачатке, способность сопереживать чужому опыту, то пройдя через такие испытания он должен представлять, каково тем, кто сталкивается с дискриминацией. Потому что ты на своей шкуре прочувствовал, каково это, когда ты прав, но получаешь по почкам, просто потому что у другого человека есть дубинка. И каково это – оказаться в позиции бессильной жертвы в стране, где "не до законов".
До августа прошлого года мы все жили в поломанном мире, для многих групп нашего общества он был поломан всегда: для женщин, инвалидов, пенсионеров, малоимущих. По разнообразным маршам мы увидели, как нас много из этих разных групп, и как мы все по воскресеньям объединялись в одну: в одном автозаке могли ехать айтишник, сторож, подросток, студент, два пенсионера, три экономиста и пара заводчан. Мы все увидели друг друга, как поется в одной известной песне. И я очень надеюсь, что мы сможем расправить крылья свободы, и начать строить новую Беларусь, о которой мы все сейчас мечтаем.
Меня иногда спрашивают, что должно произойти, чтобы народ победил. У меня нет готовых ответов, я не эксперт. То, что происходит сейчас, не означает, что на этом все, расходимся, мы ничего не добились. Ведь произошло столько всего, о чем еще сложно было подумать пару лет назад.
Бывает ли мне страшно? Конечно! В день, когда меня задерживали, я познакомилась с девушками, которые успели уйти до задержания, и им потом было стыдно и плохо, они чувствовали себя виноватыми за то, что других задержали, а их нет. Это очень токсично и нездорово. Я бы пожелала людям бороться с таким, и не давать себя разрушать, потому что от этого чувства никто не выигрывает. Чувство стыда и вины не побуждает исправиться, делать что-то лучше, ты просто сам себя пилишь, выматываешь еще больше, и это лишает тебя сил и мотивации.
Я общалась с людьми, которые гнобили себя за то, что оставались дома, боялись выходить на улицу. Я и сама таким грешила. Но ведь это нормально, бояться за свое здоровье, близких, свободу, жизнь. Не нужно пытаться подавить страх или ругать себя, лучше разговаривать с собой о нем, осознавать это состояние, принимать.
Кажется, что злиться на них бесполезно, потому что это ни на что не влияет, им плевать, и начинаешь злиться на тех, кто уехал, кто сидит дома, кто боится
У каждого человека свой ресурс, и невозможно измерить, у кого какой запас остался и кто сколько способен вынести, чтобы продолжать бороться. И если у тебя потом случаются панические атаки, депрессивные эпизоды, и ты не можешь функционировать нормально, то оно того не стоит.
Я сама много злилась на людей, которые уехали, не потому, что за ними пришли или их ищут, а "ой, мне некомфортно жить в таких условиях". Но потом понимаешь, что переносишь на них эмоции с того, что их спровоцировало. Надо злиться на этот режим, правительство, людей, которые отдают приказы, командуют бандой в балаклавах, на тех, кто выполняет преступные приказы. В какой-то момент кажется, что злиться на них бесполезно, потому что это ни на что не влияет, им плевать, и начинаешь злиться на тех, кто уехал, кто сидит дома, кто боится.
Бессмысленно злиться на людей за то, что они не хотят умирать, боятся, что им прострелят ногу или голову, посадят на несколько лет. Бояться этого естественно. В желании убежать от репрессий и террора нет ничего предосудительного. Теперь я пытаюсь смотреть на ситуацию с разных сторон.
Нельзя себя гнать до тех пор, пока просто не выгоришь и не сломаешься окончательно — тогда ты вообще не сможешь ничего сделать. Я это знаю, как человек, который в конце 2020-го дошел до выгорания. Ничего не могла делать. Лежала и ненавидела себя, потому что: а там людей гоняют, бьют, сажают. У меня была морально очень тяжелая зима, никому не пожелаю оказаться в этой яме. Сейчас пытаюсь искать что-то положительное. Например, человек уехал из страны, но он помогает, переводит деньги, пишет петиции, письма различным организациям, распространяет информацию о ситуации в Беларуси, пытается делать то, что позволяет его ресурс.
Но мне до сих пор сложно встать на сторону людей, которые абстрагировались от ситуации и вообще ничего не делают, тут могу признать, что осуждаю, с позиции человека, который сам много лет был таким. Я была очень аполитична, и только за пару месяцев до выборов очнулась. Понимаю, как тепло, комфортно и удобно существовать в своем пузыре и не высовываться из него. Но потом, когда вылезаешь и осознаешь ответственность за это молчаливое соучастие — уже нет пути назад.
Но, к сожалению, вынуждена признать, что многим людям просто не дано заглянуть за пределы этого пузыря. С теми, у кого не было других источников информации, кроме пары госканалов, лживой пропаганды, нужно проделывать серьезную работу по информированию. А наша система образования не считает нужным развивать у людей критическое мышление.
С августа 2020-го я много пережила. Мои переписки с психотерапевтом напоминали известную картинку с синусоидой: "Мы победили, нас расстреляют, мы победили, нас...". Мне кажется, что всем людям, кто родился Советском Союзе и пост-совке, нужно на терапию, хотя бы профилактически, а сейчас особенно.
Страхи и тревога появилась не после задержания, а в конце прошлого года. В ноябре я заболела коронавирусом, лежала дома, долго восстанавливалась. А в начале декабря пришла повестка в прокуратуру, приглашали для профилактической беседы. Вынесли мне официальное предупреждение о том, что в сентябре я разместила в соцсетях сообщение с призывом к несанкционированным массовым мероприятиям. А такое карается уже уголовными статьями.
И если в первой части года мне снились кошмары, как я ночью убегаю от ОМОНа по темным стройкам, то в 2021-м сюжет изменился: приходит домой дядя в милицейской форме, смотрит добрыми глазами, как я собираю сумку, а потом увозит в тюрьму. До задержания я жила одна, а после переехала к маме. Главное, что повлияло на это решение — мои две кошки. В момент, когда меня задержали, я очень переживала, что будет с ними. Мы не знаем, как будут развиваться события, где я могу оказаться. И я хочу знать, что кошки будут под присмотром. Ну и еще момент со съемным жильем, что будет с арендой, с вещами, если что-то произойдет.
Сейчас страшно иметь какие-то ожидания, как показывает опыт — это верный путь к разочарованию
Что будет дальше? Я не знаю. Когда у нас проходили марши людей с инвалидностью, на волне пробуждающегося белорусского самосознания, народной общности, солидарности, показал себя большой потенциал для изменений к лучшему, но сейчас его сложно реализовывать из-за всеобщего кризиса и террора в стране. Если ситуация изменится и появится пространство для создания прогрессивных инициатив, я бы видела себя в них. Но сейчас, когда в любой момент приезжают люди в форме и задерживают всех подряд, о какой инициативе может идти речь. Вопрос, куда и как все это будет двигаться, станет ли еще хуже. И застанем ли мы какие-то позитивные перемены в этой стране, в этом обществе — не знаю.
Сейчас страшно иметь какие-то ожидания, как показывает опыт — это верный путь к разочарованию. Например, перед августом 2020 у меня не было ожиданий. Был простой план: идем на выборы, потом протестуем, а потом все затихнет и будем жить дальше с праведным разочарованием или с чувством выполненного долга "валить". Я и не предполагала, какие события последуют за этим.
Потом очень надеялась, что ситуация разрулится к концу года, и когда этого не произошло, разочарование меня сильно подкосило. Сейчас стараюсь не формировать никаких картин. Просто пытаюсь морально готовиться к разным сценариям. У меня сложилось впечатление, что белорусский народ удивляет больше всего тогда, когда не ждешь от него каких-то прям героических подвигов.
Мама за меня очень переживает. Закидывает крючки, чтобы я искала работу за границей, делала визу, начинала думать о том, чтобы уезжать из Беларуси, не потому что протест сдулся и пора сдаваться, а из соображений безопасности. У меня же появилась легкая доля, нет, не обреченности или фатализма, или ощущения, что я сдалась, а какого-то принятия, что ли. Я сознательно делала то, что делала и буду продолжать, пока способна. Я остаюсь здесь, если будет угроза, и возможность физически убежать от этого, то, наверное, попытаюсь, если не получится, значит, такова моя судьба.
Если протест будет задавлен, не думаю, что борьба прекратится, но она явно затянется на долгое время. Потом, когда все это закончится, через год или пять, я думаю, этот порыв к прогрессу, росту, из-за всеобщей измотанности будет уже намного слабее. За это время еще куча народа успеет уехать, сесть, разочароваться, и через несколько лет Беларусь станет совсем другой. Если она не начнет меняться сейчас, будет потеряно столько потенциала, и это очень грустно. Поэтому я все еще хочу надеяться на лучший сценарий. И еще на то, что люди сумеют найти свой путь к развитию – в сторону эмпатии, солидарности и дальнейшего взаимодействия, чтобы не было потом — ну все мы победили, расходимся. Хочется верить, что все не зря.
P.S. В СК заявление Саша не подавала.
задержали на женском марше в Минске