“Было ощущение, что каждого бьют два-три человека. Стук дубинок как барабанная дробь. Месили и месили”
Помечен красной меткой били особенно жестко
Помечен красной меткой били особенно жестко
Владислав не решался ходить на митинги, потому что дома у него жена в декрете и маленький ребенок, а он единственный кормилец в семье. Но, как выяснилось, чтобы оказаться за решеткой, не обязательно активно демонстрировать свою гражданскую позицию.
забрали из собственной машины во дворе
– Десятого августа я был у брата, на Якуба Коласа. Приехал еще один брат со своей девушкой. Мы видели в окно, что автозаки ездят, но в телеграме прочитали, что весь движ на Пушкинской. В какой-то момент у нас за окном все успокоилось, видимо, они сделали вид, что уехали, а сами стали во дворах прятаться.
К 23.00, когда убедились, что все спокойно, решили проехаться по городу, посмотреть, что как. Мы вчетвером спустились (машина стояла прямо у подъезда), я только завел, как вижу – люди разбегаются во все стороны, бегут по двору, за ними омоновцы в полном обмундировании. Вроде мимо нас пробежали, но кто-то из них заметил, что мы сидим в машине. Они развернулись (их было человек десять) стали фонариками светить в окна, стояли вокруг машины, начали бить по кузову дубинками и орать “открывай”. Это сопровождалось кучей мата.
Я заблокировал двери, ОМОН начал разбивать стекла. Я понял серьезность их намерений, когда стало ясно, что заблокированные двери не помогут, приоткрыл окно. Мне сразу кто-то в лоб ударил, пытались за шею схватить, такая суматоха началась. Меня вытащили, я на спину упал, слышал, что и других достают. Нас начали избивать.
Пока лежал на асфальте, надо мной человека три-четыре, сложно сказать, сколько точно. Закрыл лицо руками, прилетало куда попало, лупили кто ногой, кто дубинкой. Потом перевернули, надели наручники. Мне кажется, они меня и брата больше всех били, потому что брат двоюродный у меня крепкий такой… А я, видимо, разозлил их, потому что дверь заблокировал.
Это все видели соседи, много людей, свидетелей, кричали громко: “Что вы делаете? Мы их знаем, это соседи!” Я тоже пытался выяснить, “за что”, пока меня били. Но мне не ответили. Отмесили, надели наручники, посадили в автобус. Я недоумевал, откуда такая жестокость, я же не преступник, спрашивал все время, почему меня бьют, мне в грубой форме сказали, чтобы я заткнулся, потому что иначе будет еще хуже.
Это все видели соседи, много людей, свидетелей, они кричали громко: “Что вы делаете? Мы их знаем, это наши соседи!”
Владиславу сложно вспоминать точные цифры, сколько людей на него напало и сколько времени длилась поездка в автозаке. И неудивительно, все действия силовиков сопровождались криками, задержанным нельзя было шевелиться и поднимать голову.
-– Завезли нас к гостинице Минск, где ТЦ “Столица”. Видимо, там была перевалочная база. Я это здание видел краем глаза, не могу утверждать, что именно оно. Меня сразу положили на живот, головой вниз. Видел, что полно автозаков, было слышно, что там много людей. Видел, что мой сводный брат недалеко лежал. Они требовали, чтобы он телефон разблокировал. Он пытался объяснить, что ему нужно фигуру на экране нарисовать, а не цифры набрать. Пока он объяснял, ему на голову ногу поставили.
Из карманов у меня все достали, цепочку сорвали, ленточку с руки. Мой телефон был без блока, посмотрели там все, потом обратно запихали вещи по карманам. После сняли наручники, надели стяжки пластиковые и засунули нас в автобус, он уже был полный. Меня в средние двери затолкали, там все лежали непонятно как, меня на них уложили. Все это сопровождалось ударами и криками “ниже, плотнее ляжьте, голову вниз!” Минуты две нас загружали, потом передумали, обратно выкинули на асфальт, стали загружать в другой автозак. Нас там было очень много. Спасало ситуацию только то, что оба брата со мной были, от этого, конечно, чуть-чуть спокойнее. Вентиляции не было, очень жарко, нечем дышать.
Владислав вспоминает, что все время у него крутилась в голове одна мысль: “За что меня задержали?” И он едва сдерживал себя, чтобы снова не задать этот вопрос. В какой-то момент стало ясно, что пока к задержанным не обращаются, лучше молчать. За каждое слово можно было получить удар дубинкой.
– Привезли непонятно куда, начали выгружать, кричать, поставили всех на колени, выстроили. Мы стояли вдоль стены на улице, нам велели на коленях ползти до камеры. Я был в шортах, у меня все ноги были в крови. Мы боком на коленях ползли до камер, но в какой-то момент они поняли, что так слишком долго, и велели всем встать. А мне еще, когда доставали из машины, повыбивали пальцы на ногах, стоять на коленях было невыносимо. Потом срезали стяжки, забрали вещи - кольца, шнурки, ремни, по очереди стали вызывать в кабинет - там было два милиционера, один спрашивал фамилию, второй досматривал.
После процедуры задержанных завели в уличную камеру. На ней было написано “женская камера”, однако там были только мужчины.
– Сначала нас было немного, оклемались, переговорили с братьями. Через каждые 30 минут привозили новых людей, через полтора часа камера была битком. Я думаю, размеры там 5х5, а человек 50 было. Четыре стены, сверху решетка, бетонный пол. Мы были будто в коробке.
Кого-то привозили, кому-то становилось плохо - забирали. Очень было тесно, ни сесть. Кому было плохо - давали к стеночке прижаться. Давали щедро воду, очень много воды давали. Мы сначала обрадовались, а потом поняли в чем был прикол, я позже к этому еще вернусь. Кстати, в камере было очень много странных людей. Был один в безобразном состоянии, непонятно здоров ли психически, у него конъюнктивит жесткий, глаза в гное, кашлял ужасно просто… Такое ощущение было, будто его специально туда привели.
Мы старались разговаривать, поддерживать друг друга, были парни молодые совсем, лет 18, мы их старались успокаивать, они очень боялись. А были взрослые мужчины, возраста моего отца. Было очень неприятно видеть, как взрослого человека избили, одежду порвали, он стоит голый, в одних шортах, весь в краске, в крови. У меня тогда были смешанные чувства, я не знаю, как даже объяснить, что я чувствовал, на что похожи эти ощущения. Но я понимал, что они пытаются показать нам, что мы никто, а они сделают с нами все, что захотят.
Из-за того, что давали очень много воды, всем в какой-то момент захотелось в туалет. Но нас не пускали вообще. Открывали кормушку, говорили, что сейчас пустят и уходили на час, а потом снова. Мы ходили, за живот держались, а ситуация какая? Нас там полсотни человек, если кто-то под себя сходит, это будет кошмар. И мы терпели, конечно.
Я понимал, что они пытаются показать нам, что мы никто, а они сделают с нами все, что захотят
В районе восьми утра 11-го числа из других уличных камер начали кричать, просить еду, видимо, те, кто еще с 9-го числа сидели. В камерах была красная кнопка для вызова сотрудников ИВС. Тех ребят, которые ее нажали, вывели из камеры, поставили под стену и начали бить. Было ощущение, что каждого бьют два-три человека. Стук дубинок как барабанная дробь. Месили и месили. Эти люди кричали, один кричал, что у него нет одной почки. Я прислушался, он орал, а потом затих, но дубинки продолжали по нему месить. Один человек кричал, что он из “Белсата”, мне даже казалось, я его голос узнал, потому что смотрю “Белсат”. Я слышал его крики, а потом хрипы… И тишина.
Владислав вспоминает, как в детстве смотрел кино про войну, говорит, в этой “коробке” чувствовал себя героем одного из таких фильмов. Задержанные не знали, что происходит за пределами камеры, многие думали, что в стране действительно началась война.
На следующий день мужчин опять вывели из камер на допрос, все это время задержанные стояли на коленях. Владислав признается, из-за синяков на коленях это было невыносимо. Но стоять надо было, пока не опросят всех. Процедура сопровождалась криками и побоями.
– В туалет стали выпускать после обеда 11-го числа. К вечеру я понял, что истощен, не спал, не ел. Раньше я никогда не чувствовал ничего похожего, такое предобморочное состояние, мутное сознание, прислонился на 20 минут к стенке и уснул, а когда очнулся - не мог понять, где нахожусь. Мне брат что-то рассказывал, а я не понимал, что он говорит. Воду я больше не пил, когда приносили.
Вечером было слышно, что в Минске вспышки, сигналят машины, было очень страшно, что там происходит. Думал о семье. Моему ребенку годика нет. У меня никогда не было таких “отцовских чувств”, как там. Я думал о том, что мой ребенок - моя самая большая слабость. Мной можно манипулировать с его помощью. Вот такие мысли у меня были.
К одиннадцати вечера опять начали привозить людей, стало невероятно тесно. Кого-то очень сильно били непонятно почему.
– После двенадцати нас наконец перевели из уличной камеры в ИВС, в само Окрестина. В четырехместную камеру поместили около 20 людей. И это уже было счастье! Потому что там был деревянный пол, а не бетонный, на нем можно было поспать. Был туалет!
В этой камере 12-го августа задержанных покормили перловкой и хлебом. После мужчин повели в суд, на пару этажей выше. Владислав вспоминает эту процедуру как “конвейер”.
– Там все было под копирку, две-три минуты на каждого. Я зашел, сидит судья первомайского района. Линник Татьяна Александровна, я ее потом нашел. Она зачитала мне мои права, я ей рассказал, что у меня маленький ребенок и я только что устроился на новую работу. Рассчитывал на понимание. Она меня выслушала, сказала, что меня обвиняют в том, что я шел по адресу пр. Победителей, 50 с флагом и кричал “Жыве Беларусь”. Я был в шоке! Сказал, что не согласен, начал рассказывать как было на самом деле, что ни время, ни место не совпадают. Она зачитала еще раз протокол и дала мне еще 15 суток.
Нас повезли не по трассе, а через лес. И я всерьез думал, что нас могут расстрелять и бросить. Сейчас это кажется смешным, но тогда казалось вполне реальным
В этот момент своего рассказала Владислав чуть не заплакал. На том суде он про ребенка говорил сквозь слезы, но судью не впечатлила его искренность.
– Мне было все равно, что сделают со мной, было страшно, что происходит снаружи, что с моей семьей. Я понял, что в состоянии стресса можно спокойно жить без еды сутки - двое. В таком эмоциональном состоянии даже не думаешь о еде.
В четверг, 13 августа, часть мужчин вывели из камеры, загрузили в автозаки и повезли в Слуцк.
– Было очень страшно, мы не знали, куда нас везут, но те, кто нас везли, я думаю, это были спецназовцы, пытались нам показать, что они “не такие”, типа добрые. Хотя несли они чушь. Один бил себя в грудь и говорил, мол, “я предупредил своих родственников, что если будет приказ, я даже своих буду бить”. Причем они сами не знали, куда мы едем. Наверное, только водитель знал. Один солдат сказал нам, что кто-то изнутри сливает информацию в оппозиционные СМИ, поэтому даже им перестали что-либо рассказывать.
Нам запрещали смотреть в окно по дороге, но мне не хватило места на сиденье, и я встал так, чтобы было видно окно. Я увидел столько людей у Окрестина, увидел людей с цветами на Дзержинского, они стояли, держались за руки… Я понял, что протесты не подавили и стало очень хорошо. Но не надолго. Нас повезли не по трассе, а через лес. И я всерьез думал, что нас могут расстрелять и бросить в лесу. Сейчас это кажется смешным, но тогда, после того что я слушал три дня, это казалось вполне реальным.
- По приезде в Слуцк была неприятная картина. Там были внутренние войска. Им, видимо, сказали, что везут каких-то очень опасных экстремистов. Потому что работники тюрьмы были вооружены до зубов, мужики с огромными пулеметами, куча овчарок. Я недоумевал, почему такое отношение, я же не преступник. Это шокировало.
В Слуцк приехало восемь автозаков с людьми, нас всех завели в душ, потом вышел начальник, рассказал, где мы находимся, объяснил, какие правила и распорядок дня. Нас завели в большое помещение типа казармы, там было много кроватей. Они сами не понимали, что с нами делать, сказали лежать на кроватях, не поднимать голову, потом разрешили ходить в туалет под присмотром. На следующее утро они увидели, что мы обычные, нормальные люди. К нам стали по-другому относиться, в туалет можно было без спроса ходить, нас покормили. Кормили вкусно, давали книжки, журналы. Никого не били.
В Слуцк Владислав приехал в четверг днем, а уже в пятницу к девяти вечера его выпустили.
– Там было много волонтеров, палатки, кофе, машины, которые предлагали отвести домой. Приехала жена меня встречать. Она очень плакала. Осматривала меня, спрашивала, что со мной делали. Она рассказывала, что ребенок чувствовал ее переживания, они не спали по пару ночей, ни она, ни малыш не мог уснуть. Она даже тете отвезла на одну ночь ребенка, но и в эту ночь не спала…
С работы меня уволили. Ну как, там было четыре человека на два места, я пришел на стажировку за неделю до всех событий, мне начальник сказал тогда, что он двух людей отсеет, а меня оставит. Но поскольку я пропал и не поднимал трубку, вместо меня взяли другого человека. Но в скором времени я нашел другую работу, которой очень доволен.
Когда я вышел, из-за сотрясения мозга у меня начались проблемы с памятью. Я через пару минут забывал, что говорил. Вообще я был весь в синяках, но понимаю, что у меня были несерьезные травмы. Я видел людей, у которых все ноги были просто черного цвета.
Я больше не ходил на митинги, я бы хотел, очень хочу, но не хожу ради своего ребенка.
P.S. Владислава пригласили в СК Московского района в качестве пострадавшего, он прошел судмедэкспертизу. Заключения он не видел, документ сразу отправили в СК. В следственном комитете мужчину просили описать людей, которые его били и повредили его машину. Но они были в масках, и Владислав не смог дать такие показания.
– Спрашивали чем били, сколько били, откуда мне это знать? В городе же куча камер, неужели нельзя по ним посмотреть?
Недавно Владиславу пришло письмо о том, что его дело приостановлено.
*за помощь в подготовке материала редакция благодарит Международный комитет по расследованию пыток в Беларуси-2020.
забрали из собственной машины во дворе