“Удары, крики, потом человек перестает кричать, но удары продолжаются в полной тишине”
Помечен красной меткой били особенно жестко
Помечен красной меткой били особенно жестко
Евгений один из многих, кто был задержан после выборов 10 августа и попал в печально известный изолятор на Окрестина, там он провел три дня и четыре ночи. В 8-местной камере 5х5 метров было 64 человека, каждый из которых задавался вопросом “Почему я здесь?” И с ужасом прислушивался к ударам дубинок за окном.
задержали на Зыбицкой, отвезли на Окрестина, избили
“Хорошо, что обувь не купил, а то бы сейчас с ней тягался”, - думал Женя, лежа на грязном полу автозака в наручниках. Все происходящее вокруг казалось каким-то нереальным. Центр города был оцеплен силовиками, разъезжала спецтехника, прохожих хватали на ровном месте, а рядом в кафешках отдыхали люди, в уличном фургончике продавали кофе, как будто ничего не происходило, город жил обычной жизнью.
“Надо майку постирать”, – первая мысль Евгения, когда его, избитого и голого, закинули в камеру на Окрестина. Психика совершенно отказывалась воспринимать происходящее. Это ощущение нереальности не проходит с прошлого августа. Все перевернулось с ног на голову. “Мы живем в каком-то придуманном ненастоящем мире, в перевернутом домике, и это тяготит, от этого воротит. Так не должно быть, но что и как делать?” - вздыхает Евгений. Мы сидим в кафешке, говорим вполголоса, и в самые тяжелые моменты ненароком оглядываемся. А вокруг все тихо и мирно.
В тот день Евгений приехал в Минск из Заславля, чтобы пройтись по магазинам и посмотреть удобную и красивую обувь для работы на свадебных фотосессиях. Интернет не работал. Информационный вакуум напрягал. В новостях сообщили предварительные итоги - 80%. О том, что ночью произошли стычки, узнал только из “Евроньюс”. Чувство несправедливости переполняло. Так ничего и не купив, Евгений решил погулять по городу.
– Я не суперактивист, не змагар, у меня нет флага, но я как и все переживал, следил за выборами, носил белую ленточку и впервые верил, что в этот раз все будет иначе. Моя жизнь самая обычная: вернулся из армии, поступил в БНТУ, более 12 лет проработал на МТЗ, потом начал развиваться в других направлениях - евроремонты, фотографии - и ушел на вольные хлеба. Сидя на бетонном ограждении возле речки на Немиге, я просто наблюдал за происходящим. За Дворцом спорта “прятались” силовики, водометы, автозаки. Толпы не было, но люди потихоньку собирались в группы. Разговорился с мужчиной лет 60-ти, который вспоминал протесты 1990-х, когда люди прямо с завода шли с арматурой в руках. К нам присоединилась девушка, посетовав, что вот так она проводит свой отпуск. Послышались какие-то лозунги, кого-то потащили в автозак. Через минуту еще одного. “Если бы все вышли, тогда они бы убегали, а не мы”, - возмутилась пожилая женщина. Не было никаких предупреждений. Все происходило мгновенно. Чуть какой-то шум - сразу задержание. Ни с кем не церемонились. В итоге мы решили с новой знакомой держаться вместе, опасаясь, что по одиночке нас быстрее заберут.
Я не суперактивист, не змагар, у меня нет флага, но я как и все переживал, следил за выборами, носил белую ленточку и впервые верил, что в этот раз все будет иначе
Когда Евгений понял, что уже опаздывает на электричку домой, в Заславль и надо как-то выбираться, оказалось, что все пути перекрыты. Куда бы они ни шли, навстречу бежали испуганные люди, весь центр перекрыли силовики.
– Было около десяти вечера. Пройдя через Зыбицкую, уткнулись в оцепление. Силовик сказал проходить по одному, оставив бутылки с водой. Я подошел, и меня тут же скрутили, заломав руки и надев стяжки. “Зачем так грубо? Я же не сопротивляюсь!” - “А что, ты будешь в меня коктейль Молотова кидать?” - “Какой коктейль? Кто-то кидал? Что вообще происходит?” - “Вы дебилы? Новости надо читать!” - “Так новостей-то и нет, откуда нам знать?”
Женю забросили в автобус, где уже на коленях стояло человек семь. У одного текла кровь из затылка, другой кричал, что его ни за что задержали, никто же не запрещал здесь гулять, третий умолял позвонить, что ему нужно срочно дать супруге жизненно необходимое лекарство.
– Я тоже пытался с ними поговорить. Это были совсем молодые ребята, лет по 20. В какой-то момент один из них даже перешел на “вы” со мной, в голосе появилась какая-то человечность. Но потом нас перекинули в другой спецтранспорт, где грубость и агрессия продолжились, нам кричали: “Мордой в пол!”. Стяжка развязалась, и мне надели металлические наручники. Я приподнял голову и положил ее на плечо рядом лежащего мужчины. “Не двигайтесь, будут бить” - тихо предупредил какой-то силовик в маске.
Мы ехали через город, люди кричали “Позор”, а на столике разрывались от звонков наши телефоны. Я не знал, куда нас привезли. Все было так быстро, что даже не помню, били во время выгрузки или нет. Ты все время смотришь в пол и бежишь. Все в состоянии аффекта. Нас как животных загнали в какой-то подвал и сняли наручники. Дальше все происходило как в фильме про сталинские репрессии и НКВД: “Все к стене! На колени! Лицом в пол! Руки за спину! Кто здесь оппозиция? Кто здесь за Тихановскую? Вы знаете, что ваша Тихановская уже в Литве?!” Крики, маты, оскорбления и удары дубинок по спинам.
Потом всех выгнали в коридор, поставили к стене, приказали раздеться догола и встать на колени, лицом в пол. Все вещи из карманов, цепочки, ремни, шнурки сложить в черные мусорные пакеты, штаны и майки взять в руки и стоять в той же позе, только голым. Женщина записывала фамилии и забирала пакеты. “Достань х** изо рта” - кричала она кому-то. Затем бегом, быстро, лицом в колени всех голышом загнали в камеру №12.
Я начал одеваться. Колено было разбито, джинсы порваны, все грязное. На раковине лежал небольшой обмылок, я решил постираться. Мокрую одежду натянул на себя. На теле она не сохла, а скорее тухла, так как вентиляции почти не было. В камере было душно. Сначала нас было 15 человек на 8 кроватей. Мы были самые первые. Каждый час к нам подселяли людей, к утра в камере было уж 57. Через сутки - 64 человека. От 18 до 50 лет.
К нам попали врачи, которые помогали на протестах как одной, так и другой стороне, но их вытащили из машины прямо на заправке и также избили. Практически у всех были следы от дубинок на спине. У кого-то порвана майка. У одного парня разбита голова. Были пожилые люди, просили таблетки, врача, но никто не приходил, ничего не приносили. Был парень, которого мы называли киборгом. У него был искусственный клапан в сердце. И он каждый день должен был принимать лекарства для разжижения крови, чтобы не случился тромбоз или инсульт. Он был такой бледный, что мы сами за него боялись и постоянно просили позвать врача. В его вещах были лекарства, но ему ничего не давали и на просьбы не реагировали.
Окна были зарешечены и открывались максимум на 10 градусов. Чтобы оно не захлопывалось, его подтыкали прутиком от метелки. Но это не спасало. Дышать было нечем. Единственным источником воздуха было окошко, через которое подают еду. Но и его постоянно закрывали. А когда кто-то нажал на кнопку, чтобы попросить открыть “кормушку”, надзирательница сказала: “Еще раз нажмете, здесь будет еще 12 человек!”
Не знаю, как спали люди в районе, слыша эти душераздирающие крики: “Это не я!”, “Не надо!”
– Влажность была такая, что с окон и стен стекал конденсат. На третьи сутки я вдруг осознал, что самое прохладное, а поэтому классное место - под кроватью. Но в тот момент никто и подумать не мог, что все так затянется, все ждали, что утром выпустят. Но прошла ночь, день, ночь. Заснуть было сложно. С наступлением темноты начинался какой-то ад. Удары, крики, потом человек перестает кричать, но удары продолжаются в полной тишине. Кто-то в камере начал говорить, что это уже отбивают мясо от костей. Было очень жутко и страшно.
Не знаю, как спали люди в районе, слыша эти душераздирающие крики: “Это не я!”, “Не надо!” Кто-то осмеливался крикнуть: “Что ж ты, с***, делаешь?!” и его начинали бить еще сильнее. А он все равно кричал: “Позор!” А потом гробовая тишина, смех силовиков, обрывки фраз: “Че остановился, мочи”, “Мы все равно ваших положим”. В городе разрывались светошумовые гранаты, сигналили машины. Людей подвозили и избивали до потери сознания. Мы не знали, вообще живы ли они.
Никто не спал. Для неподготовленных - жуть. Кто-то начал сопли пускать, кто-то о жизни задумался, достаточно ли сделал. У одного мужчины в камере так тряслись руки, что он начал отжиматься. В такие моменты начинаешь уже думать о Боге. Не знаешь, что вообще там происходит: может, выведут и расстреляют? Мы же все там были - враги.
Днем такого не было. Вторая ночь - то же самое. Людей гнали к забору, пропускали через строй, ставили на колени, избивали. Через щель в окне мы видели только кусочек двора, но и это позволило разглядеть среди задержанных - достаточно пожилых. Мы начали предполагать, что начались забастовки на предприятиях и бастующих везут оттуда. Их уже некуда было заселять. Ночевали на улице. Я видел через открытое окошко для еды, как надзиратель бегал по коридору, хлопал себя по бокам в недоумении: “Везут еще! Куда их?!” Никто не был готов, что нас будет так много. Нас раза три считали-пересчитывали, пытаясь согнать 64 человека то в одну сторону камеры, то в другую. Потом просто дали лист и сказали записать свои фамилии.
Двое суток сидели без еды. Под столом нашли две половинки хлеба. Одна нормальная, вторая заплесневелая. Но на второй день съели и заплесневелый. Вода - из-под крана возле туалета (дырки в полу), который завесили одеялом, чтобы не так чувствовать смрад.
Время в камере тянулось невыносимо медленно. Среди задержанных был человек с бородой, которого прозвали часовщиком. Он провел двое суток, не слезая с тумбочки у окошка. Когда его спрашивали, сколько времени, он всегда называл точное. Например, 2.15. И все ему верили. Эта точность действовала как успокоительное.
– В одну из ночей по камерам начали искать людей с судимостью и татуировками. У нас нашли только одного подходящего и увели ненадолго. Я так понял, это для картинки в СМИ, что протестуют только безработные уголовники. На третий день мы видели, как днем приезжали люди в штатском. Мы надеялись, что это судьи, и сейчас пройдут суды и нас отпустят со штрафами домой. Но ничего не происходило. Зато нас впервые покормили. Это было 12-го числа. Когда женщина привезла еду и услышала, что нас 64, аж задохнулась: “СКОЛЬКО?!” Но перловки хватило всем и несколько буханок хлеба. Даже чай дали. Всего за 3,5 суток я поел дважды: 12-го и 13-го, ту же перловку.
Под столом нашли две половинки хлеба. Одна нормальная, вторая заплесневелая. Но на второй день съели и заплесневелый
В четверг начала нарастать паника. Все были на взводе. Трое суток прошло, а их до сих пор не выпустили. Камера гудела от обсуждений, температура нарастала. Один говорил, что принесет коньяк тому охраннику, который ему пообещал, что через 72 часа отпустят: “Если не обманул, отблагодарю”. Кто-то говорил, что вообще теперь на улицу не выйдет в эти дни, а другие, что это никак не повлияет на их взгляды. Евгений больше всего переживал за маму, как ей передать, что жив-здоров.
– Все были на эмоциях, дышать становилось тяжелее. Я пытался всех успокоить, говорил о воздухе в камере, но это было тщетно. Один парень вдруг начал сходить с ума, говорить что-то несуразное: “Вы хотите меня убить, дайте с мамой поговорить. Когда вы будете снимать на видео?” Потом начал разговаривать сам с собой. Мы его успокаивали: “Все будет хорошо, скоро нас выпустят”. Но он был на своей волне: “Перед тем, как будете убивать, дайте попить кофе и сообщите моей маме”. А потом просто начал кричать: “АААААА”. В итоге пришла надзирательница и говорила с ним через окошко, пока он не перестал кричать. Но при этом его никто не вывел.
Чуть позже сообщили, что сейчас в камеру зайдет замминистра МВД Барсуков, и от того, что мы ему скажем будет зависеть, выпустят нас или нет. Все начали просить, чтобы перед его приходом выпустили парня, у которого с психикой проблемы начались. Все волновались, что и как говорить. Некоторые подходили ко мне, просили, чтобы я выступил, так как я был самым спокойным и рассудительным по их мнению.
Когда появился Барсуков, за его спиной стояла девушка с камерой в руках и все снимала на видео. “Ребята, вас били?” - спросил он. “Нет!” - хором раздался ответ. Он начал что-то объяснять, мол, маленькая страна, есть еще очаги сопротивления, но скоро все закончится.
– Я молчал, мне хотелось спрятаться, я понимал, что эта съемка - очередная ложь. Всех били, все - с синяками, но все просто хотели домой. Когда мы выходили из камеры, один парень решил ополоснуть лицо холодной водой. Охранник ему при выходе: “Ну что, помыл еблишко?” Нас заставили подписать какое-то предупреждение и вывели за ворота. И то, что мы там увидели, было ошеломляюще.
Толпа людей. Я сделал несколько шагов, ко мне тут же подошла девушка с телефоном: “Позвоните родителям!” Кто-то тут же укрыл пледом, чтобы я не замерз. Накормили, напоили. Как будто я попал под контрастный душ после 3,5 суток издевательского отношения. Я чувствовал себя в огромной семье, где переживают за меня и искренне хотят помочь. Теплота, которой меня окружили, не могла не тронуть. Когда за мной приехал брат, слезы на глазах выступили у обоих: “Все нормально, я жив, не переживай”.
На меня обрушилась лавина информации за эти дни. Про девушек с цветами, про раненых, про семью с ребенком, чью машину разбили омоновцы. Тогда мне казалось, что все это вот-вот должно закончиться. А в итоге протест загнали внутрь каждого из нас. Надо объединяться, а не понятно как, потому что даже за неправильно сказанное слово сажают. Никто не забыт, ничто не забыто.
Р.S. После трех суток на Окрестина Евгению не выдали протокола. Он заполнил форму на национальном правовом интернет-портале с просьбой выдать ему справку о задержании, но ответа не получил.
*Благодарим ПЦ "Весна" и центр Probono.by за помощь в подготовке материала.
задержали на Зыбицкой, отвезли на Окрестина, избили